Сплоченность [Перевод с белоруского] - Микола Ткачев

— Постараюсь, — ответил солдат и улыбнулся.

— А почему бы вам вечером не уехать? И жена вернулась бы с работы, и дочь из детского сада…

— Нельзя, срок истекает. К ним я сейчас зайду по пути, они меня проводят.

Солдат попрощался и ушел. Старушка что-то прошептала ему вслед и опять принялась за свое вязанье.

— Может, письмецо есть от сыночка, Иваныч? — спросила она почтальона, который торопливо пересекал сквер.

— Нет, Василиса Петровна. Какая вы нетерпеливая — только неделя прошла, как я принес вам письмо, а вы уже опять требуете.

— Сердце требует, Иваныч. Дни и ночи думаю о нем. Вот хочу сыну подарочек послать, — она показала на неоконченный носок. — Пригодится ему, как настанут холода. Я о нем так тревожусь, так тревожусь! Сами знаете, какие бои сейчас идут!

— Не волнуйтесь, Василиса Петровна. Все будет хорошо…

— Вы всегда так говорите, а сами все-таки приносите людям извещения…

— Что же я могу поделать? Вот и сейчас опечалил одну семью в соседнем доме. — Старик покачал головой и, нахмурившись, отошел от нее.

Камлюк увидел, как к Василисе Петровне бежали ее внук и девочка лет четырех. Ребята о чем-то спорили.

— Бабушка, бабушка, она говорит мне, что в подвале вот того дома остались игрушки! — еще издали закричал мальчик, показывая на развалины. — Это же неправда?

— В каком доме, какие игрушки? — переспросила старуха, отрываясь от вязанья.

— Ну, в этом, который разбомбили.

— Ах, вот вы о чем… Нет, мои касатики, никаких игрушек там не осталось. Все в магазине сгорело, когда бомба разрушила дом. И подвала нет.

— Я то же сказал ей, а она говорит: «Давай рыть землю, до игрушек дороемся».

Мальчик еще что-то хотел сказать, но, посмотрев в сторону улицы, вдруг сорвался с места и с криком: «Дедушка, дедушка!» — побежал навстречу высокому сутуловатому старику в ватнике и сапогах. Под мышкой старик нес какой-то сверток в газете. Встретив внука, он прижал его к себе и, развернув газету, дал ему кусочек хлеба. Мальчик улыбнулся и, шагая рядом с дедушкой, с аппетитом принялся есть.

— И сегодня задержался? — спросила Василиса Петровна. — Почти две смены проработал.

— Да, срочный заказ для фронта заканчивали.

— Ну что ж, надо — так надо.

Мальчик доел хлеб и опять полез к дедушкиному свертку. Заметив это, старуха сказала:

— Погоди, внучек, сейчас обедать будем.

Старуха собрала свое вязанье, и все трое направились к подъезду дома, а Камлюк опять остался один.

Он посидел еще немного, потом поднялся со скамейки. Его потянуло в центр Москвы, к Кремлю, где красота и величие столицы чувствуются с особенной силой.

Вблизи не было видно остановок автобуса или троллейбуса, и Камлюк подумал, что надо остановить первую попавшуюся машину. Он стоял на панели и посматривал вдоль улицы. Мимо проходили грузовики с ящиками и мешками, промелькнули две — три легковые машины с военными и штатскими людьми. Но вот показалась свободная машина, и Камлюк, шагнув на мостовую, поднял руку — машина остановилась.

— Куда вам? — выглянув в окошко, торопливо спросил водитель.

— На Красную площадь.

— Не могу, не по пути — я еду по вызову.

В табуне грузовых машин показалась еще одна легковая. Камлюк снова поднял руку. Но на этот раз машина даже не остановилась, водитель только помотал головой, показывая на заднее сиденье, где прижалась в уголок женщина с ребенком. Вдруг почти рядом с Камлюком остановилась машина.

— Товарищ Камлюк! — послышался из нее голос.

Камлюк подбежал и чуть не ахнул — перед ним был Пантелеенко.

— Ты что ж, друг, тут руками машешь? Не регулировщиком ли собрался стать?

— Да вот хочу в центр попасть, — ответил Камлюк.

— Знаю, — знаю, понял, — тягучим басом проговорил Пантелеенко. — Садись, подвезем. Куда тебе надо?

— К Кремлю, — усевшись на заднее сиденье, улыбаясь, ответил Камлюк.

Некоторое время ехали молча, потом Пантелеенко заговорил. Он расспрашивал Камлюка о его семье, о Струшне, которого хорошо знал, передал ему привет.

Беседуя, Камлюк не заметил, как они остановились недалеко от Кремля. Он вылез из машины и огляделся: рядом тянулся Александровский сад, виднелось здание манежа, площадь — знакомые места!

— Ну вот, а дальше и сам не поеду и тебя не повезу, — полушутя сказал Пантелеенко. — Можешь идти гулять. Будь здоров!

С кожаной папкой в руке он не спеша зашагал к воротам Кремля. Камлюк двинулся было вперед, но приостановился и задумчиво посмотрел вслед Пантелеенко. К кому он пошел? О чем будет вести там разговор?

Постояв немного, Камлюк отвел взгляд от высоких, массивных ворот, за которыми скрылась коренастая фигура Пантелеенко, и медленно побрел вдоль сквера по направлению к Каменному мосту. Ему хотелось обогнуть Кремль и выйти на Красную площадь со стороны Москвы-реки.

Был предвечерний час. Красноватые лучи солнца, дробясь, падали из-за башен и дворцов, словно из-за каких-то огромных скал. Длинные косые тени пересекали тротуар и мостовую, упираясь своими концами в строения. Побуревшие деревья сквера тихо покачивались на ветру, роняя желтые листья. Все здесь было таким, как и раньше, до войны. Такие же тенистые деревья и та же набережная с высоким парапетом, те же кремлевские стены с устремленными в небо башнями. Таким он видел этот уголок в мирные дни, таким он оставался в его памяти в дни лесной партизанской жизни.

Он прошел вдоль набережной, возле собора Василия Блаженного и Лобного места, пересек Красную площадь и остановился у здания Исторического музея. Здесь, на площади, было, как ему показалось, сравнительно тише и спокойнее, чем на центральных улицах. Великий город, раскинувшись вокруг на десятки километров, шумел и клокотал, донося сюда, как эхо, свой могучий голос. И казалось, будто древний Кремль внимательно прислушивается ко всему, что происходит вокруг него, и спокойно думает свою думу.

Камлюк долго еще бродил по площади, осматривая башни и стены Кремля, гранитный монумент мавзолея, — все, что составляло ее ансамбль. «Сколько раз за время подполья я мысленно переносился сюда! — думал он. — И в минуты радости, и в минуты печали. И каждый раз это прибавляло мне новые силы».

На город опустились сумерки, и Камлюк медленно направился к гостинице.

Придя в номер, он посмотрел на часы и торопливо включил радио. Развернув на столе свою походную карту, он внимательно слушал диктора. Передавались приказы Верховного Главнокомандующего. Один приказ, второй, третий… Советская Армия на всех фронтах успешно продолжала свое наступление. Она подходила к берегам Днепра на Украине, вступила в восточные районы Белоруссии. «Ого, что творится! — воскликнул про себя Камлюк, прослушав приказы. — Скорее надо возвращаться на Калиновщину, а то многое прозеваю».

В это время зазвонил телефон. Камлюк подошел к нему и снял трубку.

— Где ты бродишь, Кузьма Михайлович? — услышал он голос Гарнака. — Я уже звонил тебе, у меня к тебе куча дел.

— Ну-ну, давай, дорогой.

— Во-первых, насчет отлета. В час ночи надо быть на аэродроме. Дальше. Как ты и просил, я заказал телефонный разговор с твоей женой, через час будь здесь у аппарата. Приехать она не успеет.

— Спасибо, дорогой.

— Следующее известие: Струшня только что прислал радиограмму.

— Что там?

— Много новостей, сам прочитаешь. Радиограмма, надо сказать, тревожная… И последнее к тебе: тут вот у меня в штабе сидят мать и отец Платона Смирнова, хотят с тобой поговорить.

— Ого, сколько ты мне дел подготовил! — проговорил Камлюк. — С чего же мне начинать?

— Приезжай ко мне сюда и начинай действовать.

— Ну что ж, сейчас буду.

Камлюк повесил трубку и начал собираться в штаб.

8

Он сидел в самолете и, уже освоившись с шумом моторов, думал о Калиновке, о согнанных гитлеровцами в лагерь двух тысячах людей района, о попавшем в плен Сергее Поддубном, о Наде Яроцкой. С тех пор как он в Центральном штабе прочитал печальную радиограмму Струшни, мысли об этом не выходят у него из головы.

«Неблагополучно, Кузьма, у тебя в доме, неблагополучно, — вздыхая, говорил он себе. — В неволе люди, с которыми ты пережил немало радостей, вместе строил и вместе воевал…»

Вспомнил совещание у Пантелеенко. Там говорилось, что спасение населения от угона в фашистское рабство и от уничтожения — одна из важнейших задач партизанской борьбы.

«Да, задача ясная, но как спасти тех, кто томится сейчас в Калиновке?.. Если гитлеровцы будут гнать их к железной дороге, можно ударить из засады… А если они решат ликвидировать всех там, в городе?.. Нет, все эти гадания ни к чему не приведут. Надо сначала разведать намерения врага, а тогда уже составлять планы», — думал он, но мысли все наплывали и наплывали, не давали покоя, и остановить их он не мог.